Бургомистр и палач. Тонька-пулеметчица; Пятый Рим, 2017

• Владислав Мальцев — 15 Января 2019

  3/5

  Рассматриваемая книга – очередная в серии, написанных Дмитрием Жуковым и Иваном Ковтуном, являющихся на сегодняшний день, пожалуй, наиболее известными авторами по тематике коллаборационизма периода Великой Отечественной войны. Каждая новая вводит в оборот новые данные, почерпнутые авторами из архивов, обобщает и критикует уже опубликованные. Позиция книг вполне правильная, хотя порой и скатывающаяся в излишнюю полемичность, часто с экспрессивными просторечиями.
  С другой стороны, доминирование подобной литературы в современной России выглядит гораздо более предпочтительным, нежели ситуация середины нулевых годов, когда на прилавках книжных магазинов доминировали популярные издания, с различными оговорками обелявшие тех самых коллаборационистов. В магазинах вроде Ad Marginem тогда можно было обнаружить и издания вроде журнала с красноречивым названием «Реванш», обелявшие коллаборационистов разных стран уже без всяких оговорок. Эти статьи были написаны вполне в академическом стиле и перемежались штудиями о «расово правильном» христианстве, от прочтения которых умилились бы и теоретики расизма в Третьем рейхе. Автор упомянутых штудий, издавший в 2005 г. отдельную книгу, скрывался (впрочем, вряд ли вводя кого-то в заблуждение по поводу своей личности) под псевдонимом в псевдогерманском духе, – Альфред фон Фогельвейде.
  Отрадно, что сейчас подобные издания остались в далеком прошлом, и мы имеем возможность читать книги вроде «Бургомистра и палача». Они не лишены недостатков, что признают сами авторы: «В каждую очередную свою работу, посвященную локотской тематике, мы вносим соответствующие коррективы и справляем допущенные ошибки и недочеты. К сожалению, от них не застрахован ни одни автор» (с. 69). К сожалению, очевидно, из скромности, авторы книги решили не уточнять, какие же и насколько существенные ими были допущены ранее ошибки. Пока же можно указать им, в порядке товарищеской критики, на недочеты, которые заметны в свежем издании.
  
  Вступление к книге словно противоречит само себе. Так, в самом начале о героях книги заявляется: «Грозовые события сделали их уникальными… преступниками. Комсомолка Макарова обернулась зловещим палачом Локотской окружной тюрьмы, Тонькой-пулеметчицей» (с. 6 – 7). Однако через несколько страниц авторы решают развеять «легенды» о ее уникальном зловещем статусе: «В действительности, Макарова была рядовым охранником и выполняла роль экзекутора наряду с десятками других охранников-тюремщиков» (с. 11 – 13). Есть рассогласование даже в цифрах ее жертв: «На ее счету – около 150 лично расстрелянных и это лишь доказанные в ходе следствия эпизоды» (с. 7), «хотя на суде было доказано убийство 168 человек» (с. 13).
  Вызывает также сомнение декларация авторов о том, что возглавляемая Каминским РОНА в советской историографии «долгое время была одним из малоизвестных коллаборационистских соединений» (с. 10). Приведенный далее ими же список посвященных (полностью или частично) «бригаде Каминского» воспоминаний партизан, сборников документов (причем первый вышел уже в 1943 г., сразу после освобождения Орловщины!) и художественных произведений очень велик. Авторы перечисляют 34 различных издания, причем только краткое изложение их содержания заняло почти два десятка страниц (с. 18 – 36). Закончив перечисление литературы, авторы книги подчеркивают: «Пять Героев Советского Союза рассказывают [в своих воспоминаниях] о борьбе против Каминского. Уже один этот факт говорит о многом» (с. 37). Действительно, о многом. Богата ли была так же советская историческая литературе подробностями и вообще упоминаниями о деятельности других русских коллаборационистских формированиях? Все-таки, РОНА была одним из наиболее известных и описанных в советской литературе коллаборационистских соединений.
  Однако в целом можно согласиться с Жуковым и Ковтуном в том, что «вопросами коллаборационизма никто в СССР основательно не занимался» (с. 55). Полноценные исследования этого явления, опубликованные Борисом Ковалевым, Михаилом Семирягой и другими известными российскими историками, начали появляться только в 1990-е гг., и особенно массово – в нулевые, когда выявился своеобразный тренд на книги по истории коллаборационизма. Авторы посвятили им – в контексте Локотской автономии – целый раздел (с. 55 – 69), указав на их достоинства (новые документы, новые обобщения) и недостатки (определенная тенденциозность, недостаточная последовательность).
  Отдельный момент в этом разделе – странно сформулированный пассаж о том, что «активным апологетом РОНА выступил бывший политический обозреватель «Парламентской газеты», некий С.Веревкин, снискавший себе скандальную известность после выхода статьи о «Локотской альтернативе» (22 июня 2006 г.)» (с. 62). На самом деле, называлась статья «Локотьская альтернатива» (надо отметить, что сами авторы любят указывать на мелкие неточности в обозреваемых книгах), и на момент ее выхода Веревкин работал в «Парламентской газете» (и, собственно, из-за появления этой скандальной статьи и был уволен). Непонятно, зачем авторы далее решили изучать литературные достоинства творчества Веревкина, не имеющие отношения к сути его статей («не только никудышный «историк-аналитик», но и очень посредственный журналист») и критиковать его «площадную лексику», причем исключительно в стиле таковой же («патологическая потребность облить грязью всех», «его писанина» и т.д.).

  0

  0

• Владислав Мальцев — 15 Января 2019

  3/5

  Отдельно препарирована авторами биография Каминского, где они решили развеять «миф о полунемецком происхождении будущего обер-бургомистра» (с. 74), дважды подчеркнув, что он и его родители являлись «чистокровными поляками» (с. 69, 74). Не очень понятно, к чему бы это – для развенчания облика «истинного арийца», продолжая какой-то виртуальный спор с его почитателями-гитлеристами? Ведь инкриминируемая впоследствии Каминскому следователями связь с братом, живущим в Польше и служащим в польской армии, не требовала какой-то особой «чистоты польской крови». Да и как это совместить со свидетельством «шефа соединений по борьбе с бандами» (официальная должность в СС) Эриха фон дем Баха, которому Жуков и Ковтун доверяют и не раз цитируют для характеристики разных аспектов морального облика Каминского (с. 251, 468 – 469), согласно которому командир РОНА «никакой народ не ненавидел так, как поляков» (с. 480). Хотя бы как-то надо было объяснить эти противоречия, но нет.
  Не вполне ясно описана ситуация в Брасовском районе, где далее возникнет автономия коллаборационистов, накануне прихода немцев. Сначала авторы книги пишут, «что Брасовский район в 1930-е гг., вопреки досужим домыслам некоторых публицистов, вовсе не являлся центром сопротивления советской власти» (с. 111) и можно говорить лишь о том, что «в конце 1930-х – начале 1940-х гг. Брасовский район представлял собой территорию, где еще оставались люди, враждебно настроенные к социалистическому государству» (с. 113). Но далее при описании прихода немцев авторы сообщают, что «на территории Брасовского района сопротивления оккупантам не оказали и местные жители, не отличавшиеся в то время лояльностью по отношению к советской власти» (с. 125). То есть все-таки антисоветские настроения были не единичными? По сути, авторы это признают: «Основная часть жителей Локтя восприняла появление новой власти положительно», приводя цитату очевидца о царившей там «эйфории» (с. 130).
  Заметным было и число коллаборационистов, сразу же проявивших себя в Брасовском районе. Авторы книги приводят цитату из докладной записки первого секретаря Орловского обкома ВКП(б) А.П. Матвеева начальнику центрального штаба партизанского движения (ЦШПД) генерал-лейтенанту П.К. Пономаренко: «По сравнению с соседними районами Брасовский район дал из числа партийно-советского актива относительно меньший процент партизан и относительно больший – предателей». Что кроется за этими «относительными» формулировками, описывают далее сами авторы книги: «Тех партийных и советских работников, которые не успели эвакуироваться, либо выдавали немецким военным властям, либо даже убивали» (с. 125 – 126). То есть, все же район представлял определенную аномалию в плане антисоветских настроений, связанную либо с прошлым, так как вплоть до Великой Отечественной местные партийцы отмечали неизжитое «идеологическое наследие» царского времени и господство «суеверий», очевидно, религиозных (с. 111), либо с высылкой туда неблагонадежных элементов.
  То есть, начав с голословного опровержения «неких публицистов» (кого же? и смысл спорить с анонимами?) уже спустя несколько страниц авторы книги сами декларируют аналогичные тезисы, словно забыв, что сами только что писали. Удивительно.
  Интересный момент, упомянутый, но не развитый Жуковым и Ковтуном, – то, что в ходе знаменитого рейда объединенных сил красных партизан 6 января 1942 г. в Локоть, когда был убит вождь автономии Константин Воскобойник, бойцы последнего использовали пароль «Царь Федор» и отзыв «Апраксин» (с. 171). Не отголосок ли это влияния той самой «романовской дворцовой черни» (Романовы приобрели имение Брасово в 1882 г. у графа Апраксина, сначала имение принадлежало великому князю Георгию Александровичу, а затем цесаревичу Михаилу Александровичу), о завершенной наконец «очистке» от которой Брасовского района накануне войны сообщали партийные инстанции (с. 111)? Вряд ли все это было настолько близко перебравшемуся в Локоть лишь в сентябре 1938 г. уроженцу малороссийской Черкасщины Воскобойнику, или «чистокровному поляку» Каминскому, попавшему в Локоть лишь в 1941 г., по разным данным, то ли в начале того года, то ли буквально за несколько месяцев до начала войны (с. 93 – 95).
  Опять же, вызывает интерес (но не у авторов книги) откровенно стилизованное под монархический формат название «Всея Россия», которым и партизаны, и фронтовые советские идеологические органы именовали созданную Воскобойником Народно-социалистическую партию России (с. 19, 183). Были ли в пропаганде Локотской автономии какие-то моменты, апеллировавшие к монархическим пережиткам местного населения? Об этом ничего не говорится, процитирован лишь ряд статей о парадной картинке жизни в автономии, в целом известных еще с книги Бориса Соколова «Оккупация» (2005 г.). Опять же, и подчеркивание антисемитского характера идеологии и практики партии Воскобойника и Каминского присутствовало у Соколова, причем, честно говоря, в более основательной подаче. Например, Жуков и Ковтун, аргументируя антисемитский характер партии Воскобойника (что само по себе не вызывает сомнений), ссылаются на популярную листовку «Бей жида-политрука», которую распространяли при наступлении в 1941 г. немцы (с. 137). В чем тут связь кроме того, что Жуков и Ковтун описали эту листовку в другой своей книге, посвященной нацистской пропаганде , неясно.
  Возможно, авторы книги считают, что присутствие у коллаборационистов неких отсылок к царской России будет «обелять» воинство Воскобойника и Каминского, но это не так. В пропаганде среди горцев Северного Кавказа немцы и их пособники использовали идею «священной войны» и исламской теократии, выпуская газету «Газават» с девизом «Аллах над нами – Гитлер с нами!», но это же никак не реабилитирует кавказских бойцов СС, зато дает возможность понять, на рудименты каких настроений давили их вербовщики.

  0

  0

Все отзывы (7)