Дело принципа, или Несколько секунд из жизни; АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2016

• Шеляков Дмитрий — 4 Ноября 2016

  5/5

  «Дело, стало быть, к войне!» - вы, наверное, помните старую песенку Булата Окуджавы. Ну что поделать, сама атмосфера нашей реальности навеяла эти, казалось, не актуальные строчки. О предощущении войны и написал Денис Драгунский, автор обычно блистательных коротких рассказов, свой первый роман. Раньше сказали бы - «роман-предупреждение». Первая Мировая, как и Гражданская, по мысли автора, ещё не окончена в каком- то глубинном метафизическом смысле. Мы то ли довоевываем, то ли готовимся к новой войне.
  «Дело принципа» же - это и буквально Гаврило Принцип, застреливший престолонаследника Франца Фердинанда и его жену Софью, и принцип, исповедуемый главной героиней романа Адальбертой-Станиславой Тальницки унд фон Мерзебург. «Злой девочкой» нового времени. Эпоха европейского суицида развёрнута в пространстве уютных «спаленок» рафинированного цивилизованного мира, под который уже заложена бомба. Мира, где заигравшиеся новые люди не привыкли различать реальность и сон, подлинное страдание и имитацию боли. Ахматовская версия «войны как возмездия» за частные грехи («Поэма без героя») нашла у Драгунского неожиданное продолжение. Мир, как тот «Титаник», пока ещё плывёт к своему айсбергу, но, как писал Булгаков, «Аннушка масло уже купила, причём не только купила, но и пролила». Бедная Адальберта, бедный Гаврило Принцип, бедные мы все.
  «Адальберта-Станислава Тальницки унд фон Мерзебург - это я», - сказал Драгунский в одном из интервью, имея в виду и современного человека с его пассивностью, безответственностью и безразличием.
  Адальберта живёт в своём милейшем кукольном Штефанбурге, тиранствует над горничными, жаждет встретиться с исчезнувшей в детстве матерью, препирается по всяким мелочам с отцом, подглядывает по ультимативной договорённости за сексом служанки Греты, то и дело вспоминая умершего деда. Дед и его деяние сыграли роковую роль в сознании юной леди. В молодости он дотла сжег кувзарскую деревню, будучи «совершенно уверен, что он не только отстаивает высокие принципы аристократической чести, на которую посягнули грязные смерды, но и попросту защищает молодую жену и маленького ребёнка». Уверяя внучку, что «не виноват, что хотел по-хорошему», но «с ними» по-хорошему не получилось. «Получилось - или они, или я. И я решил, что всё-таки пусть буду я». Вот это самое «пусть буду я» и стало игровым кредо Станиславы и целой генерации (Петер и Анна, например) подобных ей. Стало тем самым принципом, которым руководствовались новые люди дряхлеющих империй старушки Европы. И ещё целым сводом принципов, по которым можно следить за близкими, как это делала госпожа Антонеску, отсылая откровенные отчёты о жизни Стаси её матери Гудрун (мстительница?) фон Мерзебург, из которых та делала особые дневники-инсталляции. А тут ещё и чахоточный князь Габриэль (Принцип?) с его левыми взглядами и жгучая жажда сексуальных удовольствий любопытной Адальберты. Но самое очевидное, что, если кошелёк и подброшен, его всё равно поднимут и присвоят, если ловушки расставлены, в них попадутся, как попалась умная наивная леди Тальницки. И не поможет здесь предчувствие о скором конце имперского праздника, имперского карнавала, обрушающего все надежды и мечты на довольство, сибаритство и наслаждения. Вот и провокатор – службист Отто Фишер, этакий Гумберт, споткнётся о свою провокацию и запутается в словесных конструкциях Адальберты, привыкшей мешать белое с квадратным. Не помогут мудрые сентенции старого русского еврея Якова Марковича о народе, который хочет воевать, и о чужаке как враге, живущем через речку, которого надо уничтожить. Не поможет ни оправдание революции, ни проклятие охранке. Всё будет едино перед войной и распадом, а фантазии и реальность, ложь и правда станут неотличимы в сознании миллионов людей. И завербованная охранкой Далли так и будет играть в конспирологические игры по предотвращению мировой войны, в тщетной попытке помешать безумному покушению на эрцгерцога Фердинанда. По Драгунскому причина, если не всему, то многому, - тотальное враньё и условное, а не буквальное отношение к жизни. То, что называется декадентской заразой, поразившей и Россию.
  «Они превращают свою жизнь в какой-то общий для всех театр, с ролями, монологами и репликами в сторону. Даже с подобием интриги. Я не верю вам, никому ни на грош не верю, дорогие незнакомые господа и любимые друзья!» - эти слова обращены Далли не только к другим, но прежде всего к самой себе. Она маниакально проверяет и перепроверяет всех, кого может, но фантом правды ускользает от неё, ибо сама она есть фантом человека, его контур с красивым благородным именем, знаком пустоты.
  И, может быть, поэтому тоже окуджавовский «ворон в вышине» повторил блоковского «Коршуна» (1916):
  Чертя за кругом плавный круг,
  Над сонным лугом коршун кружит…
  ……………..
  Доколе матери тужить?
  Доколе коршуну кружить?
  Видимо, заходим на новый круг. Драгунский ставит диагноз. Настоящий писатель всегда врач, не так ли?

  0

  0

• Анонимно — 2 Апреля 2017

  1/5

  Тот редкий случай, когда я бросила книгу после пары десятков страниц, больше не смогла. Ужасный графоманский стиль, продраться невозможно. Тоскливый и неуклюжий, но с претензией на живость и легкость. Жалею, что купила бумажную книгу - поддержала, так сказать, автора рублем. Драгунский и в коротких-то рассказах не блещет, а это уж вообще ни в какие ворота. Не советую.

  0

  0

Все отзывы (10)