Единственное число любви (Барыкова Мария Николаевна); Центрполиграф, 2008

Предупреждаю: не собираюсь ни хвалить, ни ругать творчество Марии Барыковой. Это занятие скучное, бесплодное, бесперспективное. От того, что я расхвалю то или иное ее произведение или камня на камне от него не оставлю, читателю ни холодно, ни жарко. Он сам имеет собственный вкус, собственные приоритеты. Какое ему дело до моих пристрастий? И вообще, что это за разговор – «понравилось, не понравилось…» Несерьезно. Ведь не о Карле Марксе, в конце концов, речь…
Чего только не пытались сотворить с литературной формой писатели-виртуозы в конце двадцатого века!..
В начале двадцать первого века появилась Мария Барыкова… и потеснила виртуозов прошлого столетия. Беззастенчиво, как ребенок, не знающий порока. Искусно, как опытная гетера. Профессионально, как Сальери, бросающий яд в бокал осточертевшему приятелю. Играючи, как Моцарт, сочиняющий «Реквием» за кружкой крепкого эля…
Женщина-писатель, выбирающая в качестве темы любовь и страдание, заведомо обречена на провал. Ни одна из толковых, чего-нибудь стоящих писательниц не пишет и не может писать о любви. Ни у Петрушевской, ни у Садур, ни у Арбатовой, ни у Токаревой, ни у Улицкой любви в произведениях нет и в помине. Ностальгия о любви, воспоминание о ней, эхо, привидение, тень, смерть оного чувства – это сколько угодно. А вот собственно любовью уважаемые матроны предпочитают заниматься вне литературного пространства. Кто-нибудь посмеет бросить в них за это камень? Писать о любви и любить одновременно невозможно. Так же как и страдать и писать о страдании. Описание движений души неизбежно останавливает это движение, трансформируя в отстраненное воспоминание. Не так происходит у Барыковой. Текст ее удивительным образом живет в настоящем. «И жизнь, и слезы, и любовь...»
Кодом для расшифровки повести «Садовник» служат строки из этого же текста: «настоящие произведения могут быть созданы лишь людьми с обнаженными нервами, ... здоровые телом и духом неполноценны творчески и ... бездна зла всегда заманчивей невысоких горок добра». Да, Барыкова выбирает зло. В этом выборе она, конечно, первопроходцем не является. Лидерство ее в другом: в обнажении нервных окончаний «духа разрушенья» и сознательно дерзком использовании их в качестве элементов текстовой структуры… Эта дерзость словно бы сама собой решает проблему всегда непростых взаимоотношений автора и персонажа. Монолог писателя… является в то же время монологом персонажа… Любые попытки дать оценку сюжетным перипетиям и характерным чертам персонажа обречены на провал. С персонажем Барыковой можно лишь пройти путь…
Местами кажущаяся корявость письма - не от недостатка мастерства, но оправданная выбором пути необходимость. Поэтому в упреждение тем, кто когда-нибудь почувствует желание сказать, что проза Барыковой - не литература, хочется сказать: «Господа, не тратьте свой пыл понапрасну!» «Садовник» - литература, только другая литература, к которой следует подходить с девственной чистотой ребенка, ничего не понимающего в концептах и теориях, а просто читающего.
Итак, читайте. Не прочтите, а именно - читайте «Садовника», потому что «прочесть» его нельзя. Проза Марии Барыковой не терпит прошедшего времени и воспоминаний. Можно жить в ней, но про-жить не получится… добавить к сказанному мне более нечего. Читайте «Садовника» Барыковой и сами все поймете.
Юлия Бутарова, философ