Дом над Онего (Вербер Бернар); Издательство Ивана Лимбаха, 2012

• Книжный мир — 30 Января 2013

  5/5

  Кому ни дашь в руки эту книгу или даже не расскажешь о ней — мол, поляк много лет прожил в России и теперь поселился в доме в заброшенной северной деревне — сразу же звучит вопрос: «А что его туда понесло-то?». Причин несколько, и по отдельности они кажутся не такими уж убедительными. Во-первых, у Вилька была аккредитация при МИДе России, и поэтому в девяностых он был наблюдателем многих наших «горячих» событий. Но никакая аккредитация не может заставить человека остаться в чужой стране, да еще в ее глубинке. Тогда можно учесть внутреннюю философскую мотивацию автора — он считает, что понять Россию можно только из деревни, в городах особой человеческой жизни нет. Ведь они, в принципе, похожи на польские, да и вообще на европейские. Красиво звучит, но зачем поляку, одному из экс-лидеров «Солидарности», понадобился столь сильный «русский дух»? Может быть, все дело в его верной спутнице по имени Наташа? Этого читатель «Дома над Онего» тоже не узнает. Он застает автора в момент переезда с Соловецких островов в Карелию: решение принято, дом найден, Наташа давно при нем. Видимо, чтобы ознакомиться с истоками стремления Мариуша Вилька обосноваться в России, нужно прочесть его первую книгу — «Северный дневник». А то ведь: есть же и польские пустые деревни — да хоть Печеня или Минск-Дворянское — где, вероятно, тоже есть много интересного. Исконно польский дух, допустим... Но периодически в воспоминаниях Вилька мелькает и американский Кейп-Код — так что можно считать, что в нем просто очень сильна «охота к перемене мест». Вполне онегинская, кстати.
  Но, как бы то ни было, Мариуш Вильк обосновался в Конде Бережной, заонежской «мертвой», «заброшенной» и «исчезнувшей с карт» деревне. Тут кстати хочу отметить, что если в местечке живет хотя бы один дед, сохранилась деревянная церковь и можно протянуть электричество за шесть столбов — это не такая уж и оторванность от мира. Даже если зимой дороги полностью завалены снегом. В по-настоящему мертвые деревни и летом-то попасть непросто: была тропа, да сгинула. А главная деревенская дорога уже за пять лет безлюдья зарастает так, что найти ее можно, только зная точно, где она была раньше. Я была в одной такой деревне — Спас-Перепели в Костромской области. Жить в заброшенных домах невозможно — да что там, зайти страшно, то ли пол провалится, то ли потолок рухнет. При этом на выбитых окнах трепещут остатки тюлевых занавесок, а в ларе обнаруживается россыпь никому не нужны писем сорокалетней давности… Такие картинки запоминаются посильнее иной экзотики.
  Пожалуй, именно в этом — главная причина привлекательности книги Вилька. Как, я еще не сказала? На самом деле она хороша. Хороша своей дневниковостью, чуть ли не ежедневным отображением событий. В тексте находится место и покупке ведерного самовара (а заодно — и креста с местной церквушки), и «битью» глины для русской печки, и знакомству со скоморохами, и даже визиту «Скорой помощи»… Тут-то и становится неважно — поляк он или не совсем. Ведь что мы сами знаем о русской деревне, родившись в городе-миллионере? Если повезет — то, что у бабушки в детстве видели и запомнили. А многие ведь и без этого живут. Потому и говорю — яркая экзотика! Причем настолько впечатляющая, что самому автору из нее уже не вырваться. Насколько я поняла из последних публикаций в интернете, он, хоть и планировал на последних страницах заколотить дом и «двигаться дальше», до сих пор зимует в Петрозаводске, а летом возвращается в Дом над Онего.
  Конечно, есть в книге и Польша. Все же свои записи Вильк ведет для литературного приложения к газете «Жечпосполита». Но и читателю понятно, и сам автор говорит о том, что для него эта страна навсегда обязательна, но уже далека. Про русский Север ему рассуждать и рассказывать будто бы интереснее. Более того, даже японская философская поэзия или, допустим, Пелевин, вызывают в нем больший трепет. Правда, эти многочисленные литературоведческие страницы заставляли меня отвлекаться от книги. Не потому, что их присутствие совсем уж неуместно — понятно, что когда из всех благ цивилизации у человека под рукой оказывается только электричество, главным развлечением становится обильное чтение. В принципе, я бы даже поспорила с автором — можно ли сравнивать Пелевина с Пушкиным. Но когда это растянуто на такое количество абзацев в повествовании, от которого ждешь совсем другого… Невольно хочется отложить литературный экскурс. Где там ведерные самовары?
  Впрочем, ткань дневника — дело тонкое и странное, указывать кому-то, что как в нем писать — задача бесполезная. Пусть будет и Япония — в конце концов, пусть даже автор в текущий момент своего существования захотел «попутешествовать» там. Но ведь затянула-то его реальность совсем другой страны, к которой ему волей-неволей теперь приходится возвращаться! И даже если вы не смотрите в сторону деревни — а может быть, именно в этом случае! — почитайте Вилька. У него — совсем другая жизнь. И поскольку он все-таки иностранец, то легко позволяет себе чего-то не знать — и оттого очень радуется новым людям, свежим знаниям. У него они сразу же становятся «частью текста». Кстати, знаменитый актер Депардье, совсем недавно влившийся в ряды наших соотечественников, тоже ведь собирается жить в деревне, «вблизи березового леса». Может быть, и мсье Жерар чуть позже поделится своей русской деревенской историей? Глядишь, за иностранцами и наши люди в те места потянутся! (рецензия литературоведа Софьи Вечтомовой, опубликованная на «Питерbook»)

  0

  0

• Волкова Анастасия — 9 Апреля 2014

  4/5

  Книга немного не оправдала ожиданий - мне было не интересно читать биографии неизвестных исследователей, постоянные сноски, разбор японской поэзии. Само содержание дневника иногда поэтично, иногда прозаично (быт, российская действительность), местами познавательно.

  0

  0

Все отзывы (5)