Мальчишки в сорок первом (Дубровин Виктор Борисович); Речь, 2016

• 5 цитат — 26 Января 2015

  5/5

  Папа достал часы. На блестящей крышке, прямо на металле написано: «Дорогому сыну в день его совершеннолетия. Отец». Это — подарок дедушки. Дедушка умер давно. Я ещё в школу не ходил. А стрелки всё бегут. Хорошие у папки часы! Когда я вырасту, он мне тоже подарит часы.
  Мы поднялись на ноги. Шагах в двухстах от нас вдруг пронзительно закричала женщина. Она стояла на коленях, а на земле около неё лежала
  девочка.
  — Подойдём... — тихо сказал Женька.
  — Надо «Скорую помощь» вызвать, — ответил
  я и собрался бежать к кладбищу — там телефон и можно позвонить в «Скорую помощь».
  Врач не понадобился...Над кладбищем, над дорогой, которая вела к озеру, кружились самолёты. Шёл воздушный бой. Машины то исчезали за деревьями, то с рёвом проносились над нашими головами. Гдето вдали они
  набирали высоту и снова «падали» друг на друга. Трещали пулемёты, пушки. Порой земля содрогалась от разрывов. Это фашисты освобождались от бомб. Сбрасывали их куда попало. С бомбами им было тяжело вести бой, потому и избавлялись от них.
  В начале войны нередко доводилось нам видеть, как один краснозвёздный истребитель смело бросался наперерез целому звену «юнкерсов», как звено маленьких юрких машин принимало бой против вдвое и втрое превосходящих сил противника. Так было и в тот октябрьский день.
  — Ух и дают! Пять против пятнадцати... — выдохнул Женька, не отрывая глаз от неба, — наверное, мой батя командует пятёркой...Наш «ястребок» падал с высоты прямо на тройку фашистов. Я закусил губу. «Только бы не подбили...» — фашистские самолёты струсили и помчались в разные стороны. От одного из них вдруг пошёл дым. Чёрный. Густой. Он быстро приближался к нам. Вдруг от чёрного облака оторвалась какаято полоска. Белым зонтиком вспыхнул парашют. Это фашистский лётчик не выдержал и выпрыгнул из горящего самолёта. Мы помчались к дзотам — туда, где он мог приземлиться. На бегу я вытащил из рюкзака большой столовый нож.
  Если что...
  В углу комнаты чтото захрипело. Стоп! Да это же радио! Я поспешно высвободил голову из-под одеяла. Радио теперь работало только в особо важных случаях. Чтото сообщат? Может быть, наши в наступление перешли? Или нормы прибавили? На другой кровати лежала мама. Она тоже прислушивалась к звукам, доносившимся из чёрного
  рупора с надписью «Рекорд». Лицо у мамы маленькое, будто у девочки. Волосы на висках побелели и, будто из соломы, топорщатся. Волосы как барометр: если человек хорошо себя чувствует, то они сами красивыми делаются.
  Я повернулся. Заскрипели пружины.
  — Тихо, Вовик! — прошептала мама.
  — Говорит Ленинград! — донёсся из репродуктора радостный голос. Наступила пауза.
  Я соскользнул с кровати и босиком подбежал к репродуктору. Стал крутить железный кружочек громкости. Бесполезно.
  — Наверное, отключили, — вздохнула мама, но тут радио снова заговорило.
  Пол был холодный как лёд. Я вставал то на одну, то на другую ногу и слушал, не сходя с места.
  «...Отдел торговли Ленгорисполкома, — послышался голос из репродуктора, — принял решение с двадцать пятого декабря увеличить нормы выдачи хлеба...»
  — Пап, будем вставать? — спросил я.
  Отец молчал.
  — Пап, ты чего? — спросил я с испугом.
  Отец молчал.
  Я дёрнулся из кровати. Зацепился за чтото и упал. Когда встал, Василий Васильевич был уже у папиной кровати.
  Ноги мои приросли к полу. Мне стало страшно.
  Василий Васильевич смотрел вниз.
  — Володя, — сказал он тихо. — Ты смелый... Ты ленинградец...
  — Паапаа! — закричал я. Рванулся к отцу и упал ему на грудь.
  — Папочка...
  Сквозь одеяло я услышал стук: «Тиктак, тиктак...»
  — Живой. Пап, ты живой, — шептал я.
  — Володя! — Рука Василия Васильевича легла мне на плечо и стала тянуть от кровати.
  — Уйдите!— закричал я. Не помню, как я отыскал флягу и стал лить в рот отцу спирт.
  Мы направились в школу — может быть, там ктонибудь есть и нам помогут разыскать всех ребят. Тогда наш фронтовой взвод сможет работать понастоящему. Ещё издалека мы увидели в школьном дворе крытую зелёную машину с красным крестом. На скамейке, под согнувшейся чуть не до земли ивой сидела женщина в белом халате. «Значит, в школе всё ещё госпиталь», — догадался я.
  — Наверное, наших там никого нет, — сказал Женька. Но оказалось, что госпиталь занимает
  только два нижних этажа, а на третьем — школа.
  По чёрной лестнице — парадная относится к госпиталю — мы поднялись наверх.
  У двери, которая вела в длинный школьный коридор, стояла девушка с противогазом через плечо и красной повязкой на рукаве.
  — Вы к кому, ребята? — спросила она.
  — Мы здесь учимся, — сказал Женька.
  — Здесь занимаются только старшие классы, — ответила девушка.
  Мы объяснили, что ищем нашу классную воспитательницу Александру Афанасьевну.
  — Она гдето в школе, — сказала девушка и пропустила нас в коридор.
  Мы заглянули в одну, потом в другую замочную скважину. Хотя время близилось к вечеру, в классах шли уроки. «Старшеклассники нагоняют программу», — подумал я. Мне тоже очень хотелось снова учиться в школе. Александру Афанасьевну мы нашли в нашем старом классе.
  — Входи, Володя, — сказала она тихо и поставила на парту банку с водой, а сама села за парту.
  — И Женя пришёл! Вот молодцыто! — обрадовалась Александра Афанасьевна. — Здравствуй
  те, ребята. Садитесь же.
  В классе, будто и нет никакой войны, ровными рядами стояли парты. Мы с Женькой даже удивились, что они уцелели, — ведь парты запросто могли сжечь зимой. Они сухие, лучше всяких дров.
  Учительница смотрела на нас и улыбалась. Я совсем даже забыл, что теперь не урок. Ну всё как до войны. В классе чисто. Окна открыты. И сразу так хорошо стало, будто вся блокада — только плохой сон.

  0

  0

• Дядя Женя — 1 Февраля 2015

  5/5

  Читаешь книгу и проживаешь год, год подростка, самый трудный год Ленинграда. Меняются обстоятельства, меняются приоритеты. То, что раньше было важно, теряет смысл. То, что не замечали, становится первостепенным...
  Это произведение от лица мальчишки. Началась война, он и его друзья рвутся на фронт, ловят шпионов, тренируются держать винтовку. Проводы на фронт - целое событие.
  Но идёт время, начинается холод и голод. Тут уже не до шпионов, дрова и еда - всё, что умещается в мечтах. И вдруг Новогодняя ёлка! Как чудо. И еда, и даже подарки съедобные. С мандаринами! Как луч света, дарящий надежду. К весне стало легче, появилось усиленное питание, увеличились пайки, ожили мальчишки. Задвигались, забегали... снова всё им надо, снова жаждут деятельности. Таковы дети. И хорошо, что они такие.
  Написана книга очень хорошо. Всему там нашлось место. Но никогда со страниц книги не исчезает надежда. Как путеводная нить, ведёт она мальчишку через этот год. Мне кажется это очень важным.
  Спасибо издательству "Речь" за "Три девочки" для девчонок и эту книгу для мальчишек. За то, что вспомнили о них, нашли и издали достойно.

  0

  0

Все отзывы (41)