Отзывы на книгу: Бессильные мира сего (С. Витицкий); Наследник Стругацких, 2002

Страсти мира сегоНовый роман Бориса Стругацкого «Бессильные мира сего», опубликованный под псевдонимом С.Витицкий сначала в журнале «Полдень, XXI век», а затем отдельным книжным изданием (СПб.: Амфора, 2003), сразу же оказался в центре внимания российских любителей фантастики. Как и следовало ожидать, Борис Натанович написал глубокое и многослойное произведение, которое заслуживает внимательного чтения и неоднократного перечитывания. Но как же говорить о таком произведении? Редакция «ЗД» сочла, что наиболее адекватной формой будет заочный «круглый стол» критиков...

Воссоздавая мысль автора, украшая её параллельными аллегориями очень хотелось бы знать: об этом ли шла речь? Или моя повесть о другом? Когда нибудь узнаю.

Такие произведения – большая редкость. Оценке и обсуждению, по моему мнению, не подлежат. Подлежат прочтению.

БессильныеВсегда восхищался Стругацкими. Читал их книги уже с 14 лет. Однако, скажу прямо. Это не то, чтобы неоднозначная вещь, – это слабенько. Это из того разряда, когда аксакала спрашивают, «Скажи, мол, отец нам какую-нибудь мудрость» А он и выдает «солнце светит – пыли много.дождик пройдет – хорошо». И ты уже видишь, что аксакал – это дедушка покрытый пылью в ауле за тысячу верст от цивилизации и то, что вся его мудрость выветрилась вместе с пылью и смыта дождями....
Бессилие сильного безупречно отражено в «Понедельник начинается в субботу» – четко и ясно. Там есть диалоги, размышления, выводы. Здесь – грязь и злобное какое-то бессилие, непременно сопровождаемое пьянством главных героев.

Бессилью храбрых поем мы песнюВсе больше удаляясь из фантастики в социальную сатиру, в год своего семидесятилетия Борис Стругацкий (под традиционным псевдонимом – С. Витицкий), предложил нам захватывающий роман-триллер, полный отчаяния и горького сарказма. Текст романа изобилует цитатами. От дзэнского трактата «Мумонкан» и «Имени розы» Умберто Эко до «Мастера и Маргариты» Булгакова. Год, как можно предположить, 2004-й. На пост губернатора Санкт-Петербурга претендуют двое – Зюзючник и Генерал, но мафия считает по-другому. Губернатором должен стать Интеллигент, который пока даже не значится в списках. И устроить все это должен скромный маг Вадим Христофоров.
"Бессильные мира сего" – одно из наиболее ярких событий в отечественной фантастике на сегодняшний день. Роман предельно актуален, и не только потому, что полон «примет современности». Он фиксирует те изменения в отечественной морали, к которым нельзя относиться однозначно. Апокалиптическое настроение, пронизывающее текст, относится ко всем сферам общественного бытия – к культуре, политике, искусству. Но шестидесятнический гуманизм Стругацкого восстает против мрака.

Организм у меня потребовал Стругацких, причем хотелось больше социального, а не фантастическо-инопланетного.
И вот незадача, «О.З.», «Град обречённый» и «Гадкие лебеди» я перечитывала совсем недавно, ещё слишком свежо в памяти. Но в шкафу нашлись «Бессильные мира сего», которые раньше мне не попадались.
Действительно, роман как раз в духе вышеобозначенных. Сюжет не стану спойлерить. Но вообще, суть раскрыта уже в названии. Книга о неотвратимости, о всепонимании и бессилии, о горькой нашей действительности и невозможности повлиять на неё..
Не очень-то жизнерадостно, но правдиво.
Мне понравилось.

Практически все книги Стругацких написаны для неоднократного чтения. Но «Бессильные мира сего» – просто уникальная вещь в этом отношении. Первое впечатление – интересно, несколько необычно, не все понятно, но здорово... А при прочтениях последующих обнаруживается столько сюжетных линий, лишь слегка приоткрытых, данных намеком или полунамеком. И за каждой – судьба кого-то из героев, страница их очень непростых отношений. Для любителей легкого чтива – не рекомендуется. Сравнить эту вещь не с чем – разве что с «Отягощенными злом» тех же Стругацких – тоже требует чтения неоднократного и вдумчивого.

СОВЕРШЕННО НЕТ ВРЕМЕНИДля кого-то эта книга станет сенсацией. Откровением. Для кого-то – поводом недоуменно пожать плечами. Кто-то и вовсе выразит это недоумение принятыми в сети выражениями, не удосужившись даже уточнить, кому именно их адресует.
К сожалению, далеко не все, даже среди искренних почитателей таланта братьев Стругацких знают, что псевдонимом С. Витицкий подписывает свои сольные романы Борис Натанович Стругацкий.
Перед вами – его второй и последний на сегодняшний день роман.
«Бессильные мира сего» безусловно выпадают из искусственно зауженного формата российской фантастики. Собственно, с нынешней, «облегченной» фантастикой, книгу мало что связывает.
Роман действительно тяжел для развращенного фэнтези восприятия. Признаюсь, я сам прочел ее с изрядным усилием. Обилие имен и прозвищ, рваный ритм повествования, подчеркнутая сухость языка, фрагментарность сюжетных отрывков. Сама интрига, лишь обозначенная скупыми мазками…
Спустя несколько месяцев я рискнул ее перечесть.
Уже зная общую канву, уже не путаясь в Резалтинг-форсах и Эль-де-презах.
Шок. Катарсис.
Пожалуй, лишь так я могу описать последствия этого эксперимента.
Фрагменты складывались с легким щелчком, кажущимся песней истины. Мороз по коже и мурашки по спине. Пиршество библиомана.
И еще — страх. Нутряной, экзистенциальный Ужас, что роковой шаг сделан, что пропасть уже не впереди, а вокруг.
Странно. Почему-то никто, на моей памяти, не приметил очевидной близости романа С. Витицкого с «Белой гвардией» Михаила Булгакова. Между тем, для меня это книги об одном и том же.
Булгаков — и едва ли кто-то осмелится это отрицать — описал воистину прекрасных людей. Николенька Турбин и Елена Трауберг, Мышлаевский и Лариосик. Люди, абсолютно не способные к выживанию в условиях всеобщей жестокости. Обреченные. Не могущие, бессильные что-либо изменить. Своим прекраснодушным либерализмом приведшие страну за роковую черту, после которой они уже неуместны. Платящие за это своими и чужими жизнями.
Герои С. Витицкого почти всемогущи. Они — почти боги. Почти. Именно поэтому они — Бессильные мира сего, беззащитные перед заурядным бандитским наездом. Вадим, способный силой желания изменять будущее, капитулирует, приводит к победе на выборах заказанного (простите за двусмысленность) мафией кандидата. О да, он, безусловно, пытается сопротивляться. Сопротивление это выражается в беспомощных попытках к бегству, в пьяных слезах на плечах товарищей, в униженных мольбах о спасении. Сама мысль провести коррекцию, после которой никакой докучливой «братвы» просто не будет, даже не возникает в его светлой голове.
Так же бессильны что-либо сделать и другие «драбанты». Великий Математик, Велмат Матвей, погряз в бессмысленном и бесплодном диссидентстве. Безошибочно чувствующий ложь Полиграф Полиграфович пристроился в детективном агентстве сомнительного рода. Никогда ничего не забывающий Лорд Винчестер остальному миру предпочел безмятежное секретарствование у Сэнсея.
Банальность: неоднократно воспетый Стругацкими Человек Воспитанный обладает куда меньшими возможностями для достижения цели, чем негодяй. В выборе между всеобщим благом и собственной совестью этик, безусловно, выбирает совесть. И слава Богу — в противном случае, во имя «счастья всем, даром» льются неизбежные реки крови, в которых тонет обреченная мораль.
Именно поэтому каждый, для кого собственная совесть априори стоит выше иных ценностей — бессильна. Поэтому всякий Человек Воспитанный предпочтет пойти на преступление — но не на подлость. Там, где любой иной найдет возможность для компромисса и, следовательно, выбора, он оказывается в тенетах детерминизма.
Сэнсэй в этом смысле ничем не отличается от своих воспитанников. Впрочем, он прекрасно осознает последствия. И все же он обречен. Обречен со всем, что ему дорого, со всеми идеалами, за которые готов платить страшную цену. Но поступить по-другому для него — перестать быть собой. «Нехорошая девочка» будет инициирована. Зло войдет в мир. Сэнсей понимает это — но не имеет выбора. Совершает преступление, но не подлость.
Проблематика подобного рода красной нитью проходит сквозь все творчество Стругацких. Именно сознание собственной этической неправоты возвращает в нацистский ад Саула Репнина. Именно совесть вопреки пользе толкает Максима Каммерера на разрушение Центра. Абсолютно этичный Горбовский срывает Комову контакт на Ковчеге, а прорвавшийся сквозь внутренний запрет Сикорски подвергается остракизму.
«— Тогда, Господи, сотри нас с лица земли и создай заново более совершенными… или, еще лучше, оставь нас и дай нам идти своей дорогой.
— Сердце мое полно жалости, — медленно сказал Румата. — Я не могу этого сделать».
Он тоже — бессильный мира сего. И для того, чтобы сделать, ему (как и Сикорски) придется отказаться от жалости.
Шаг в пропасть уже состоялся. Теперь, обреченно балансируя на ее краю, можно сколь угодно сожалеть о содеянном. Поздно. Слишком поздно. Потому, что времени нет совершенно.
Совершенно нет времени.