Отзывы на книгу: Ожог (Аксенов Василий Павлович); Эксмо, 2017

Аксенов зацепил. Проживаю вместе с его персонажами ту эпоху. Цена привлекательная, книгу передал коллеге, он другому.

Типичная для Аксенова книга, фантасмагория и жесткость, даже жестокость, одновременно. Здесь самое главное - воспоминания о юности в Магадане, столице ГУЛАГа. Но если бы не фантастические превращения и размножения героя - эти воспоминания опустошили бы читателя до конца, очень уж они тяжелы. Но в этом разнообразии - скульптор, писатель, врач, музыкант, ученый - легче воспринимается то страшное, что увидел и понял подросток Толя фон Штейнбок. Писатель воздает по заслугам всем - и героям, и подонкам. Так герой войны, партизан Сопротивления Саня Гурченко бежит из Магадана через Берингов пролив и становится католическим священником, доктором богословия. А палач Лыгер работает охранником-швейцаром, а после и вовсе становится преступником. А в жизни, я думаю, автор чаще видел противоположные вещи: реабилитированные невинные жертвы влачили жалкое существование и носили клеймо "отсидевших". А бывшие палачи, не умея делать ничего полезного, процветали на выгодных постах с машинами и дачами. Автор берет на себя роль судьбы, чтобы хоть виртуально восстановить справедливость.

Книги Василия Аксенова разные по жанру, но интерес к ним не остывает,книга Ожег меня поразила своим стилем и внутренним содержанием оторваться трудно,читал медленно чтобы не пропустить мысли автора ,кто ещё не знаком с книгами Василия Аксенова, советую прочитать не пожалеете.

Вершина творчества Аксенова или, по крайней мере, одна из вершин. Четко-выверенный, сложно-организованный, стилистически изысканный и гениально написанный бред. Ритмизованная проза со сменой повествовательных инстанций, расщепление главного героя на пять разных человек с одинаковым существованием в пограничном состоянии постоянного опьянения: между жизнью и смертью, вымыслом и явью, сном и реальностью.

«В основу романа положена немного наивная (Аксенов вообще наивен, и этим он хорош) идея: нарисовать портрет поколения, взяв одного героя и расщепив его на пять самостоятельных индивидов: писателя, ученого, врача, музыканта и скульптора», - поясняет основную идею романа Олег Давыдов с статье об Аксенове «Ожог шестидестничества».
Без этого пояснения роман невозможно читать, ибо совершенно непонятно, почему с героями, которые названы по разному (у них, правда, у всех совпадает отчество «Апполинарьевич»), происходит одно и то же. Роман «Ожог» как сад расходящихся тропок, в котором главные герой то расходятся и живут своей обособленной, в целом, понятной читателю жизнью (сюжетные островки романа), то, вдруг, все переворачивается, сдвигается, наслаивается непонятно как, и вот мы уже в Африке, в Румынии, в Америке, в Москве, на Луне или в вытрезвителе какого-то захолустного города, где автор собрал всех героев в одном предложении, условно-сослагательном, будто бы не на самом деле, потому что никакого «самого дела» в романе нет, а есть только вариативная и лоскутная картинка внутренних диалогов героев и самого автора.
“Были там скульптор Радик Хвастищев, может быть, хирург Генка Малькольмов, может быть, писатель Пантелей Пантелей, может быть, саксофонист Самсик Саблер, может быть, секретный ученый Арик Куницер, а может быть, даже были и те, кого действительно не было: та женщина, рыжая, золотистая, с яркой мгновенной улыбкой-вспышкой, женщина, которую я не знал всю жизнь, а только лишь ждал всю жизнь и понимал, что ее зовут Алисой, и юноша из воспоминаний, Толик фон Штейнбок”
или
“При встрече тела в Шереметьевском аэропорту среди деятелей
международного отдела Красного Креста присутствовали безутешные
родственники: Самсон Аполлинариевич Саблер, Радий Аполлинариевич Хвастищев,
Аристарх Аполлинариевич Куницер, Пантелей Аполлинариевич Пантелей и другие
товарищи. Затем все упомянутые были преданы кремации, и память о них вначале
обозначилась над Москвой игривыми завитушками, а потом растворилась в небе”.
Читать роман сложно, слушать практически невозможно, зато можно вслушиваться, включая с любого места (так как в целом сюжет не важен) и сразу же как в транс попадать в плотную сеть авторских ассоциаций, шуток, пьяных диалогов, фантасмагорий, любовных историй и секса. Герои всегда пьяны, влюблены, сексуально голодны и куда-то стремятся, идут, путешествуют по абсурдной советской реальности, давно потерявшей признаки таковой. Роман – одиссея, попытка повторить “Улиса” Джойса в контексте советской действительности. Сложный путь. Простому читателю, любящему ясный сюжетный ход, наверное, не понравится. Зато ценителю: языка, фразы, ритмического рисунка – покажется истинным шедевром писательского мастерства. Игра, пластичность фразы, аллюзии – все бесподобно. Можно цитировать наугад:

“Потом он увидел летящий в лицо кулак товарища, опрокинулся на спину и
неожиданно не умер, а стал просматривать цветной панорамный Сон о недостатках.
В ту ночь в театре на балконе ночи "Севильского цирюльника" давали и НЕДОДАЛИ!
По зеленым шторам я полз наверх, чтоб в книгу предложений вписать мою любовь, любовь к Россини.
Россини милый, юный итальянец, твоя страна, твои ночные блики, твои фонтаны, девушки и флейты обманом мне НЕДОДАНЫ сполна! Меня надули явно с увертюрой, мне недодали партию кларнета, в России мне Россини не хватает, и это подтвердит любой контроль! Милейший Герцен, не буди Россию! Дитя любви, напрасно не старайся! Пускай ее разбудит итальянец, бродяга шалый в рваных кружевах!
Я полз по шторам к вышнему балкону, минуя окна, в коих поэтажно
струилась Австрия и зеленело Осло, мерцала Франция и зиждился Берлин.
Внизу добрейший участковый Ваня гулял, лелея меховой подмышкой массивную, как Гете, книгу жалоб, насвистывал пароли стукачам.
А стукачи, отважная дружина, трясли ушами, словно спаниели, скакали грубошерстным фокстерьером, бульдожками разбрызгивали грязь”.
Добавить нечего.