Отзывы на книгу: Собрание сочинений в 6-ти томах. Том 5; Симпозиум, 2010

Неоценим вклад города Киева, матери городов русских, в русскую словесность ХХ века, да и не только: на века все остальные. Вот только три имени, - и каких! - прописавшихся из киевской квадратуры и кубатуры в вечность:
1. Булгаков ("...На широком поле словесности российской в СССР я был один-единственный литературный волк..." - сам о себе, когда затравили...)
2. Ахматова ("Из логова змиева, Из города Киева, Я взял не жену, а колдунью..." - это Гумилев о жене...)
3. Сигизмунд Доминикович Кржижановский....
Сигизмунд Кржижановский - писатель без рукописей и без могилы..., и, если посмертным "даром" малороссийца Гоголя малороссийцу Булгакову стал хотя бы могильный камень, то малороссийца Кржижановского он же просто "одарил" безвестными семью пядями кладбищенской московской земли.... Так и покоится их прах под общим покрывалом московского дёрна, как в братской могиле..., вот только Кржижановскому выпало лежать тем неизвестным и безымянным, - осталась лишь самоэпитафия из "Записных тетрадей" (которые тоже прописались в этом томе): "Когда умру, не мешайте крапиве разрастаться надо мной: пусть и она жалит".... Замело, беспросветно замело Сигизмунда Доминиковича красным снегом....
Да, о красном снеге: "Красный снег", несомненно, главная находка-сокровище в затерявшемся на десятилетия "киевском архиве" писателя, но: "...рукописи не горят...", хотя у Кржижановского это машинописи. Нашелся архив - и превратил 5-томник в 6-томник.
"Красный снег" текст фантастический, - самая совершенная и по композиции, и по стилистике и языку, и по смыслам, вещь Кржижановского, самая глубоко задвинутая автором "в стол". Самая смертельно опасная и для автора и для всего его творчества - всплыви он в конце тридцатых, когда свирепствовала эпидемия "...щина" - и ни автора, ни текстов, ни тем более архивов и ближнего круга: в пепел....
Концентрированная суть Кржижановского, как писателя и мыслителя: до того, как стать писателем, Кржижановский 30 лет был философом и долго боролся перед выбором: кем быть? - писателем, философом дальше.... Но философский след - на всё творчество - совершенно новая литература, которой до него не было и которую мы "прозевали", и время задвинуло и автора и его тексты поглубже, в глубь беспамятства: а, был ли мальчик?
Да, можно сравнивать Кржижановского и с Кафкой, и с Борхесом, и с ..., но - он другой и, "откройся" он раньше, то и Кафку, и Борхеса, и ..., сравнивали бы с ним.
Что это - "философский реализм", "смысловой реализм" или "миросозерцательный"?
Не знаю, несомненно одно - "Красный снег" это ещё одна недостижимая для остального литературного мира русская планка в литературе, как "Братья Карамазовы" в большом романе, как "Мастер и Маргарита" в мистике.
Кроме "Красного снега", в томе V "сокровище" - "Записные тетради". Вот их точно, нельзя комментировать - как, скажите комментировать, например, "Непричёсанные мысли" Станислава Ежи Лец?
Если «прогуляться» по тому V, то обязательно наткнетесь на тематическую заявку Кржижановского «История ненаписанной литературы», где Сигизмунд Доминикович «застолбил» поразительную мысль: «Вся наша литература — генеологическое древо пушкинских сюжетов, многообразно ветвящихся и дающих сложные сочетания». И предлагает привести перспективу примеров.
«Тронуто — пойдено!» (это уже «Из архива Пруткова-внука») — привожу пример: Кржижановский, пьеса «Тот Третий». Канва — Александр Сергеевич, незаконченные «Египетские ночи», «наполнение и дополнение: Шекспир «Антоний и Клеопатра» и Бернард Шоу «Цезарь и Клеопатра». Кстати, в театральном» IV томе Шекспиру отведено 230 стр., Пушкину — 82 стр. и Шоу — 95 стр. Текст пьесы «вырос» из текста фрагментов пяти пробных глав, так и ненаписанного романа «Тот Третий»:
В большую гавань Александрии, на корабле из Рима, приплывает Третий — «тощий юноша, с цыплячьими лопатками, закутанный в дырявую тогу с красной каемкой у края...», он — поэт, которого преследует и гложет мысль: «...а вдруг я имени векам не передам?»
И, вечером того же дня, Клеопатра, царица Египта, во время пир во дворце устраивает свой аукцион: «...Блаженство можно вам купить. Свою любовь я... продаю. ...Ценою жизни ночь моя».
Три лота, превращенных в смертный жребий, «покупают»: воин Флавий, его друг философ Критон и поэт, тот, Третий....
Текст пьесы восхитителен: тут и юмор, и ирония, и смысл приправленные неподражаемой афористичностью автора. Надо читать!
А, по большому счету, пьеса, — ни больше, ни меньше, — об истории возникновения политического сыска.... Так что о сцене и котурнах — забыть....
Публикуется впервые.
Под занавес, Октавиан будущий император Август, бросает в вечность (предваряя и пародирую Блеза Паскаля:)): «Да, Клеопатра, будь твой нос на полпальца длиннее, лицо земли имело бы совсем другой вид.»
Оглянувшись и осмотревшись, скажем: «...не спорим...»
А в томе есть ещё много чего.
Книга издана прекрасно: БСГ и "Симпозиум" марки не роняют: бумага, блоки, шрифт, "супра". Великолепные комментарии Вадима Перельмутера. А цена вообще - сказочная!

Отличный результат трудоемкой архивной работы. Комментарии, которыми снабжено издание, составляют главную ценность этого роскошного собрания сочинений.